Знаете, тот, кто побывал на войне, будет вспоминать ее до конца жизни. И при случае, снова и снова рассказывать различные истории, просто потому, что они жгут ему душу, и нужно выговориться. Так случилось и со мной. Разумеется, я помню много разного, героического, и самого обыденного, но сегодня я хотел бы поговорить вот о чем.
Нет ничего странного в том, что загадочность в рассказах тех, кому оттуда повезло вернуться, занимает не последнее место. Там, а для меня это теперь всегда – там.
И даже если вы до того как попали сюда, были убежденным атеистом, сейчас вы будете готовы поверить не только в Бога, но и в любые высшие силы. Иногда это действительно помогает, а бывают и такие ситуации, что уже одно то, что тебе удалось из них выбраться, иначе, чем чудом объяснить невозможно.
Но я сейчас не об этом. Я хочу вам рассказать историю, в которую я поверил уже через несколько лет после того как вернулся домой из Чечни. История эта мне кажется на самом деле удивительной, впрочем, судите сами.
Так уж мне повезло, что я попал в Чечню совсем молодым лейтенантом, сразу по окончании военного училища. Познакомился с личным составом, практически моими ровесниками.
Вероятно, как и везде, ребята эти были самые разные – от откровенных маменькиных сынков, до тех, кому довелось пройти непростую школу улицы и подворотен. Митя, или как его звали в моем взводе, просто – Митяй, выделялся среди них не только высоким - почти под два метра ростом или физической силой, но и своим добродушным, немного медлительным характером.
Вырос он в деревне, и это сразу было заметно по его развернутым плечам, широким мозолистым ладоням, с детства привыкшим к тяжелому труду. А еще у него были голубые глаза под белобрысым ежиком волос, курносый нос и широкая обезоруживающая улыбка. В общем – эдакий деревенский увалень. Каким их обычно и представляют – классика.
Разумеется, армейский быт, даже в военных условиях, имеет свои особенности. И уже с самого начала знакомства мои пацаны начали прощупывать друг друга на прочность, к кому следует относиться с осторожностью, а над кем, при случае, можно зло подшутить, унизить.
Что поделать – таковы реалии. Однако уже при первом взгляде становилось ясно, что соваться к Митяю могут только самые отчаянные. Парочка таких все же нашлась, однако он очень аккуратно уложил их, причем двоих сразу. Больше никто не пробовал. Хотя – нет. Был один случай.
Как-то он сцепился с одним пацаном из разряда откровенных «ботаников». К моему удивлению Митяй, что называется, отхватил от него. Конечно, я сразу понял, что он просто поддался. И решил спросить – почему. Митяй мне ответил, что от него не убудет, а тому парню это может придать уверенности в своих силах и уважения от других солдат.
Нужно сказать, что очень долгое время моему взводу действительно везло. Как-то так получалось, что нам не доводилось попадать под действительно серьезный обстрел. То и дело до нас доходили известия о страшных боях и потерях в других ротах, однако до поры, до времени, нас это обходило стороной.
Но понятно, что так не могло продолжаться вечно – мы были на войне. как ни крути. И вот однажды я получил боевое задание.
Мой отряд должен был отправиться на несколько дней в горы для того чтобы найти и обезвредить там банду боевиков. Мы собрались как положено, взяли сухой паек и приступили к выполнению приказа.
Первый день прошел без происшествий и, откровенно скажу, мы расслабились. Забыли о том, что это не прогулка. Уже на следующий день за это пришлось расплачиваться. За одним из поворотов нас поджидала засада. Обстрел был очень плотным, поэтому значительная часть моего взвода полегла на месте.
Остальным же удалось отступить и даже оторваться от преследования. Однако у нас были раненые и среди них – Митяй. В очень тяжелом состоянии.
Пришлось помогать ему на месте, в полевых условиях, не дожидаясь, пока прилетит вертолет. Впрочем, Митяй перенес все очень хорошо. Все это время он находился в полном сознании.
На ночь мы нашли небольшое ущелье, в котором и сумели укрыться. Я находился рядом с Митяем, следя за его состоянием.
В общем, у меня были серьезные основания опасаться, что он может не дожить до утра. Всю эту тяжелую ночь мы разговаривали. Точнее, говорил он, а я больше слушал. Я узнал, что родом он из небольшой деревни с романтическим названием Весенний ключ.
А еще он много рассказывал про свою маму. Говорил, что она у него строгая и сильная – иначе нельзя, ведь она не только занимается обычным деревенским хозяйством, но еще и ведет бизнес – является хозяйкой местного магазина.
Все приходится держать в своих руках – с деревенскими только дай слабину. Работать народ не особо любит, а вот выпить – за милую душу.
Рассказывал о том, что недавно получил от матери письмо, в котором она рассказывала, что одного работника пришлось уволить из-за пьянки. И сейчас ей приходится особенно тяжело. Тем более, что недавно она сумела по случаю купить несколько свиней, которые требуют ухода.
И очень сокрушался о том, что теперь он останется калекой, никакого толку матери от него не будет. Чем он сможет ей помочь - без ноги?
Рассказал, что мать не смогла ужиться с его отцом именно потому, что он был хворый, и помощи от него никакой в хозяйстве не было. Только обуза. Вот она его и прогнала. А теперь вот и с ним будут проблемы.
Конечно, я, как мог, старался его утешить. Говорил банальные в таких случаях слова о том, что мать всегда будет любить и ждать своего ребенка, что бы с ним не случилось.
Он помолчал немного, и рассказал мне, как подростком пошел искать свою собаку, которая вырвалась со двора и убежала. Нашел ее около большой кучи с мусором – пес ожесточенно что-то разрывал лапами, какую-то яму.
Когда Митяй из любопытства помог ему, то в ужасе отшатнулся – там лежал младенец. Видимо какая-то подружка деревенского алкаша родила, да и закопала по-тихому. Ребенок был ей не нужен.
Я опять постарался убедить его в том, что его мать не такая – она сильная, умная и справедливая. К тому же – не пьет. Но он все продолжал твердить о том, что калека его матери не нужен, ей нужен помощник в хозяйстве, на которого она может опереться. Под утро он впал в беспамятство.
Через несколько часов за нами прилетел вертолет. Состояние Митяя было тяжелым. Я был рядом с ним, пытался выяснить, какие у него шансы.
Но те только пожимали плечами. Мне ответили, что они сделали все, что могли, и теперь все будет зависеть только от его собственного организма. И – от воли к жизни, конечно.
Я знал, что Митяй был выносливым и крепким, поэтому у меня появилась надежда. Увы, она оказалась напрасной. Он так и пришел в себя. Я сидел у его постели и ждал, но через два дня он умер.
Я помню свое состояние в том момент, Митяй мне казался не бойцом, а ребенком – да он и был, по своей сути именно таким - наивным, добрым, светлым. Мне была доверена жизнь этого ребенка, а я не сумел ее сохранить. Вот о чем я тогда думал и не мог себя простить.
Когда война была окончена, я вернулся домой. Продолжал служить в армии, но, слава богу, больше никаких горячих точек. Конечно, за время службы в Чечне мне приходилось терять и других бойцов, война есть война.
Однако Митяя я вспоминал особенно часто. И нужно же было такому случиться, что судьба однажды забросила меня в его родную деревню. Точнее, я проезжал мимо, увидел знакомое название Весенний Ключ, и не смог удержаться, чтобы не заехать туда и не навестить могилу, отдать ему дань памяти и уважения.
Спросил у местных, где находится кладбище и где можно найти могилу Митя, точнее Дмитрия Селиванова. Меня проводили и показали. Слухи по деревне расходятся быстро, а новые люди здесь появляются нечасто, поэтому ничего удивительного в том, что когда я снова появился на улице, обо мне уже знали практически все.
Увидел, что навстречу мне идет статная высокая, крепкая немолодая женщина. Почему то я сразу понял, кто передо мной. Так и есть, я не ошибся, это была его мать. Она поздоровалась и пригласила к себе в дом.
Я рассказал ей все, что знал. О том, как проходила его служба и, конечно, об этом последнем бое. Я знал, что для нее это очень важно, да и для меня тоже. С кем еще я мог поговорить о том, что лежало у меня на душе?
Оказывается, она ничего не знала о том, что с ее сыном было. Да и откуда она могла знать? В сухих документах из военкомата об этом не рассказывают.
Сказала, что если бы только ей кто-то сообщил, она бы обязательно приехала. А потом она задала мне вопрос – спросила, знал ли Митяй о том, что она была готова принять его обратно даже без ноги?
Помня наш разговор с ним, я замялся и пытался пробормотать что-то утешительное. Однако она прямо и строго взглянула на меня. Сказала, что знает, что я вру. А потом рассказала мне вот что.
Оказывается, как раз в те дни, когда Митяй находился между жизнью и смертью, к ней на двор забежал откуда-то белобрысый щенок-трехлапка. Видимо, покалечился где-то. Хотя, возможно, что это был дефект от рождения.
Маленькому щенку трудно выжить. Деревенские люди не столь сентиментальны, как городские, и потому Евдокия так ее звали, без особого сожаления прогнала щенка со двора.
Зачем он ей? Только лишний рот в хозяйстве. А толку от трехлапого калеки никакого. Щенок же продолжал скулить и проситься во двор еще два дня подряд. Безуспешно. А потом он пропал. Больше его никто не видел.
Кто же мог знать, что именно в это время ее сын находился на койке без правой ноги. Никто ей не мог сообщить об этом. Но она уверена, что если бы тогда она приняла этого щенка, то и сын бы ее вернулся, пусть покалеченным, но живым. Я ничего не сумел возразить ей на это.
Вот такая вот история. И почему-то мне кажется, что это совсем не простое совпадение. А вы сами решайте.
©