Современная психологическая парадигма расценивает сон как описание эмоционального здоровья спящего. Однако сны не обязательно ограничиваются одним только внутренним миром спящего. Полную противоположность представляют сны, которые описывают то, что в данный момент происходит в его реальной жизни. Для таких снов не подходит психологическая модель, потому что в ней было создано противоречие между реальностью и сновидением, и, согласно этой модели, можно установить только одностороннюю связь от мира действительности к миру сновидения, но никак не наоборот. Волей–неволей, сон может быть построен только из того, что уже известно, уже продумано или прочувствовано и никогда из фантазии. Следовательно, сон — не более чем устройство, которое исполняет желания, компенсирует или отражает реальную жизнь. Можно поручиться, что по большей части нам снится то, что связано с чувствами и воспоминаниями. Но охватывает ли психологическая парадигма весь диапазон спящего сознания?
Особенности разделения снов на типы
Не все сны нужно интерпретировать феноменологически, но от такого подхода не следует отказываться. Есть бесчисленное множество снов, к которым люди прислушались, сны, которые даже изменили мир. Да! Реальный мир инъекций инсулина и швейных машин.
Другие типы снов, которые должны занять свое место, — это сны, решающие проблемы. Они помогают спящему преодолеть фактическую проблему, стоящую перед ним и реальной жизни. Помимо того, сны могут говорить и о болезни спящего, а иногда даже предупредить его о приближающейся смерти. Важно отметить, что мы имеем в виду не только сны о будущем — будущие события, будущие болезни и смерть. Существуют и другие аспекты этого измерения, к которым не обращается психологическая парадигма.
Возможно, самым большим камнем преткновения для последователей психологической парадигмы является паранормальный сон, включающий экстрасенсорное восприятие — предчувствие, телепатию, ясновидение и тому подобное. Как только речь заходит об этом типе сновидения, дискуссия немедленно возвращается в прежнее русло (или к одному из аспектов) — устаревшее представление против современного восприятия, суеверие против науки, романтическая философия против рационализма. Типичный аргумент: «Некоторые вещи, которые нам снятся, действительно сбываются, но больше тех, что не сбываются. Те, что сбываются — запоминаются, а те, что нет, — быстро забываются».
Сновидения не только зеркально отражают нашу психологическую действительность, но и могут распахнуть окно во внешнюю действительность. Однако прежде чем мы продолжим рассматривать такие сны, мы должны представить в общих чертах структуру сновидения, отличную от той, что используется в психологической парадигме. Несмотря на то, что юнгианское мировоззрение было практически готово принять иное измерение сновидения, другие теоретики не считали возможным допустить паранормальный сон в свою философию. Фрейд пошел еще дальше и заявил, что «сны, которые имеют смысл и в то же время понятны, которые... без дальнейших трудностей могут быть внесены в контекст нашей... жизни, не заслуживают внимания, так как в них нет ничего удивительного или странного».
Другими словами, буквальный сон можно проигнорировать! Поскольку у буквального сновидения нет никакого латентного содержания, и в его создании не участвует работа сна, Фрейд с ним не связывался. Не только Фрейд, но и все современные теоретики снов «буксуют», когда сталкиваются с паранормальными снами. Давайте кратко рассмотрим некоторые из трудностей, которые встречаются в теориях Фрейда, Юнга и Холла.
«Белые пятна» теорий психологов о снах
Недостатки теории Фрейда о снах
Если все сны — это исполнение желаний, то, как сказал Фрейд, теперь стало труднее объяснять тревожные сны. Спящий ум впадает в беспокойство и может разбудить спящего. Фрейд признавал, что беспокойные сны бросили вызов его теории, но остроумно утверждал, что они просто показывают, что цензору не удалось замаскировать их! Являются ли эти тревожные сны случаем искаженных сновидений? Аргумент об ошибке цензора был бы допустим, если бы только несколько снов, а не почти каждый сон, сопровождались беспокойством, как показали исследования содержания сновидений. С этих пор стало труднее поддерживать эту гипотезу.
Кельвин Холл также задал некоторые простые вопросы о сексуальном содержании снов, которые все еще требовали ответа: если время от времени мы видим сны откровенно сексуального характера, тогда зачем прибегать к уловкам, чтобы обмануть сексуальное влечение в других снах? Если цензор позволил протащить контрабандой запрещенные образы в одну ночь, зачем маскировать или запрещать сексуальные намеки следующей ночью? К тому же в повседневном разговоре мы привыкли к нарочитому символизму в шутках и сленге, который по большей части носит сексуальный характер. Так почему ночного цензора так оскорбляет сексуальное содержание? В викторианскую эпоху это имело бы смысл, но в наши времена трудно понять застенчивость цензора.
Далее, Фрейд не поясняет, какой тип материала подвергается цензуре. Конечно, такой материал должен отражать этико–моральные стандарты общества, к которому принадлежит спящий. Было бы слишком предположить, что откровенные сексуальные мысли должны подвергаться цензуре, потому что мы убеждены, что любое свободное выражение сексуальных влечений бросает вызов всему хорошему и правильному. А как же быть с людьми, чья мораль не связана с этим определением, например, племенные сообщества, где сексуальная сдержанность не является этико–моральной проблемой. Позволяет ли их цензура сексуальному материалу беспрепятственно проникать в сновидения?
Помимо этих внутренних противоречий в своей теории, Фрейд никогда не признавал паранормальное сновидение или пророческие сны. Даже при том, что он с необычайной заинтересованностью относился к телепатии во сне и признавал ее, он не отвел для телепатии никакого теоретического пространства. Он просто отрицал, что это сновидение: «Предположим, что мы встретились лицом к лицу с настоящим телепатическим „сном“, тогда давайте называть его телепатическим опытом в состоянии сна. Сон без сгущения, искажения, без исполнения желания с трудом заслуживает этого названия». Таким образом, в любом случае потребовалась бы другая парадигма, отличная от фрейдистской, для того чтобы признать паранормальное сновидение.
Недостатки теории Юнга о снах
Среди современных теоретиков Юнг ближе всех подошел к определению паранормальной составляющей сновидения, но он никогда искренне не поддерживал эту парадигму. Постоянно балансируя на грани веры в паранормальное, Юнг предположил, что, помимо компенсирующих функций, сны также могут касаться будущего (предвестники), быть телепатическими и пророческими. Но он добавлял, что только в случаях, когда не действует компенсирующая интерпретация, можно рассматривать вариант прогноза.
Что такое пророческие сны? Юнг говорил, что они «подготавливают, предвещают или предупреждают о конкретных ситуациях часто задолго до того, как они действительно случаются». В былые времена этот тип сна считался пророчеством, но Юнг утверждал, что это просто «результат слияния подсознательных элементов и потому является комбинацией всех впечатлений, мыслей и чувств, которые сознание не зарегистрировало из–за их нечеткой акцентированное». Юнг говорил, что сон возникает в неизвестной части психики и готовит спящего к тому, что может произойти, «как подготовительное упражнение, или эскиз, или черновой набросок плана». Таким образом, сны, касающиеся будущего, могут казаться пророческими, но это не более чем медицинский диагноз или прогноз погоды. Это просто предварительная комбинация вероятностей, которая совпадает с фактическим положением вещей.
Пророческие сны, предупреждает Юнг своих читателей, редки, и он упоминает только один пример из приблизительно восьмидесяти тысяч снов, который он интерпретировал как действительно пророческий. Он не рассматривал телепатические сны как паранормальные; они были основаны на чем–то недоступном нашему сегодняшнему уровню знаний. Телепатический сон, утверждал он, часто также обладает компенсирующим смыслом. Очаровательная двойственность Юнга в том, что касается паранормального сновидения, кажется странной, учитывая богатое разнообразие его собственного опыта сновидений. Возможно, он предпочел бы, чтобы его называли эмпириком, а не мистиком, как его окрестили последующие теоретики, и потому, когда дело касалось паранормального сновидения, он избегал называть вещи своими именами.
Недостатки теории Холла о снах
Контент–анализ, хотя и не обременен теоретическими размышлениями, также неспособен охватить всю полноту сновидения. Метод Холла, вероятно, очень хорошо работает в случае нормального сновидения — в основном именно такие сны приходят к нам каждую ночь. И все же необыкновенные сны действительно случаются. Определенно, более редкая их разновидность — фантастические сны, где жуткие драконы становятся друзьями, где боги спускаются с небес, что в первую очередь привлекает наше внимание к сновидениям и делает их достойными исследования. Такие сны особенно дороги нашему сердцу. Они не снятся нам ежедневно, и все же они не редкость. Любая теория сновидений должна найти для них место.
Контент–анализ имеет тенденцию пренебрегать любой редко встречающейся характеристикой сновидения. Поэтому этот метод отрицает ценность множества подходов к снам и рассматривает только один аспект, в большей мере сосредоточенный на когнитивных процессах, которые могут только разорвать, расколоть и объединить давние воспоминания и смешать их с полученной за день информацией. По–видимому, эти трудности возникают потому, что каждая теория надеется сформулировать единственную причину того, почему мы видим сны. Такой подход склонен игнорировать разнообразие сновидений.
Попытаться назвать одну–единственную причину того, что мы видим сны, — все равно что сказать, что люди разговаривают только по одной причине — чтобы сообщить о своих мыслях и впечатлениях. Витгенштейн заметил, что «нет никакой причины тому, что люди говорят. Малыши часто разговаривают просто потому, что им нравится издавать звуки. Это также одна из причин, почему говорят взрослые. Есть и бесчисленное множество других». Аналогично, зачем ограничивать сны только одной парадигмой? Почему бы не признать, что сны не только правдиво отражают психологическое состояние спящего, но могут и предупреждать, предвещать, поздравлять, создавать, знакомить, оповещать, направлять, предсказывать?
Постмодернистский взгляд на сновидения
Постмодернистский исследователь освобождает сон от оков психологии и не препарирует его в научной лаборатории. Чтобы понять сновидение, он обращается к области социальной антропологии, философии и лингвистики. Внимание постмодернистских исследователей сосредоточено на самом опыте сновидения, и они задаются вопросом, почему сны должны быть пойманы в ловушку умозрительной интерпретации. Насколько справедливо рассматривать реальное сновидение только через призму умственного восприятия? Не умаляем ли мы их значение и не сужаем ли спектр анализа тем, что придерживаемся стойких убеждений? Они утверждают, что сны говорят на визуальном языке, свойственном миру сновидений, и фактически любой рассказанный сон — это попытка перевести сновидения на язык, который принят в обычной реальности.
Также было обнаружено, что сон, который испытуемый рассказывает, когда его будят посреди ночи в лаборатории, превращается в более связную историю, когда человек заново описывает его утром. Какой отчет является «подлинным» описанием фактического опыта сновидения? Дело в том, что происходит перевод — и он происходит не только в момент воспоминания. Другой перевод делает интерпретатор, когда расшифровывает для нас смысл сна. Если мы задумаемся о поэзии, разве стихотворение отчасти не теряет стиль и смысл при переводе на другой язык, каким бы хорошим ни был перевод? Что же тогда происходит со сном, ведь интерпретация — это не что иное, как перевод перевода? Возникает другой важный вопрос: где скрывается смысл сна? Он в самом сне, в его пересказе или в его интерпретации?
Здесь в дискуссию о смысле сна вступают теоретики–лингвисты, они подтверждают, что сон — прежде всего впечатление, искаженное интерпретацией. К тому же спящий, вспоминая свой сон, пытается придать ему форму повествования, так сновидение обретает смысл, цель или функцию в зависимости от стиля повествования и теоретической ориентации аналитика. Чтобы подсчитать потери, сравним сон с текстом. Представьте, что вы запомнили слово в слово интересный разговор с каким–то человеком. Разговор, как и любой сон, является опытом, который ваша память преобразует в слова. Это аналогично воспоминанию о сновидении. Но могут ли слова в точности передать значение разговора? Мы вынуждены ответить «нет», поскольку слова не могут передать интонацию, предполагаемые нюансы.
Иногда смысл гораздо точнее может быть передан молчанием, паузами между словами, отношениями между собеседниками. Постмодернисты утверждают, что рассказы о снах — это не сны, и смысл, который мы извлекаем из рассказа, нельзя сводить или приравнивать к тому, что мы получаем в результате интерпретации. Смысл, полученный посредством интерпретации, уже сам по себе является «новым» смыслом, а сон как таковой остается позади в последующем процессе его осмысления бодрствующим сознанием. Следовательно, интерпретация сужает сновидение, так как представляет собой нечто среднее между реальным опытом сновидения как такового и его переводом. Проще говоря, можем ли мы интерпретировать опыт (сновидение) умозрительно, разбив его на несколько частей, и при этом утверждать, что мы ничего не потеряли?
Постмодернистское представление никоим образом не дискредитирует искусство толкования снов, но утверждает, что все значение сна невозможно передать на уровне психологического сообщения; его законченный смысл невозможно полностью перевести, поскольку он является частью феноменологической реальности, где опыт — ровесник бытия. Мы вынуждены честно признаться, что нам неизвестна истинная цель сновидения, и возможно, все предположения до сих пор — не более чем упрощенное представление. Это не означает, что значение, которое мы приписываем сновидениям, неверно. То, что древние и современные теоретики «прочитали» в них, верно и ценно, «но что всегда остается в тени, это объем смысла, который теряется при переводе сон — это сон, и это — сон».
Все это предполагает, что реальность сновидения не нужно загонять в теоретические рамки, чтобы оно выглядело привлекательно в действительном мире. Как любой опыт, сновидение самодостаточно и самоценно, оно совершенно не нуждается в интерпретационном вмешательстве. Постмодернистская теория в некотором смысле восстанавливает достоинство сна и дает ему независимость. Сновидению незачем связь с реальной жизнью, для его подтверждения не требуется сложная система интерпретации, оно неподвластно материальному миру.
Насколько реален сон в представлении постмодернистов?
Считая сновидение самостоятельным ценным опытом, мы вступаем в обширную дискуссию о снах и переходим к еще более обширной проблеме, которой до сих пор мы совершенно не касались. Сон реален или это просто иллюзия? Этот ключевой вопрос не имеет отношения к смыслу образов, но связан с важностью самого процесса сновидения. Мир сновидения абсолютно отличен от повседневной жизни. Сновидение более реально, менее реально или столь же реально, как и состояние бодрствования? То, как мы подходим к этому вопросу, и определит значение сновидения, и, таким образом, мы сможем подтвердить (или отрицать) силу снов.
Сны кажутся реальными, пока мы находимся в состоянии сновидения, но, проснувшись, продолжаем ли мы верить в их реальность? Возможно, в прежние времена сны так впечатляли людей, что они придавали снам огромное значение и верили, что им доступно высшее знание. Они верили, что сны — это чудодейственный способ получить доступ ко всему, что недоступно для объективного восприятия — проникнуть в мир божественных невидимых существ, в царство мертвых, увидеть знаки судьбы, получить дар предвидения. В их восприятии сновидение занимало особое место, так что оно не было просто бедным родственником, существующим за счет подаяний из мира обыденной жизни, а было одним из состояний сознания, которое позволяет достичь миров, лежащих за гранью мира ощущений.
Что означают сны в представлении индусов?
Индусы верили, что в состоянии сновидения открывается доступ к иным реальностям, потому что это состояние сознания, близкое к высшей реальности. Например, древнее индийское священное писание «Прасна» Упанишад учит, что есть только одна истина — Брахман (Абсолют) и что люди проходят четыре состояния, или уровня сознания — бодрствование (джаграт), сновидение Освапна), глубокий сон (сушупти) и, наконец, высшее (турия). Последовательно проходя через эти состояния, человек достигает высшей реальности, и турия — самое реальное. Они считали, что, независимо от того, что происходило в состоянии бодрствования, то же происходит и в сновидении, и все это составляет нашу жизнь, хотя есть одно важное отличие: в состоянии бодрствования мы остаемся привязанными и ограниченными, а опыт сновидения не связывает нас. Именно в этом смысле тексты Упанишад трактуют состояние сновидения как более свободное по сравнению с состоянием бодрствования и потому более близкое к реальности.
В утонченном индусском понимании сознание непрерывно, а бодрствование, сновидение и сон без сновидений — это видоизменение изначального состояния турия, которое незримо присутствует в каждом из них. Это полностью противоречит современной тенденции, когда реальным считается только то, что известно и понятно. Благодаря такой гибкой системе взглядов индусы в дальнейшем осмелились подвергнуть сомнению саму природу реальности.
Чем отличаются взгляды индусов от теории Фрейда?
Существовало фундаментальное различие между тем, что побудило Фрейда изучать сновидения, и взглядами индуса, почитающего Упанишады. Возможно, это связано с их космогоническими представлениями. Индус философски рассматривал весь мир как майю (иллюзию), воплощенную в форму Создателем для собственного лит (развлечения); вся вселенная, включая людей — это просто сон высшего существа Вишну. Для индуса до начала этой кальпы (вечности) не существовало ничего, только огромный океан, в котором Вишну спит, покоясь на кольцах большой змеи. Он видит сны, и из его пупка растет прекрасный лотос, из которого возникает вселенная. Сон Бога — основа всего сущего. Поэтому считалось, что, войдя в состояние сновидения, можно вступить в прямые отношения с Богом и его созидательной силой. Действительно, мы делаем это всякий раз, когда видим сны, в которых из ничего создаем целые миры. Один из самых напряженных споров в индуистской философии – о том, что реально, а что нет. Считалось, что некоторые аспекты состояния бодрствования столь же нереальны, как и сновидение, потому что можно воспринимать и ложную действительность. Трава для нас зеленая, а розы красные, в то время как наука сообщает нам, что на самом деле они бесцветны. Волны света разной длины отражаются от них и создают иллюзию цвета. Снова при более внимательном изучении мы обнаруживаем, что являемся жертвой ошибки, когда доверяем только чувственному восприятию. Можем ли мы по–прежнему называть сон иллюзией и считать состояние бодрствования непогрешимым? Индусы–буддисты считают состояние бодрствования нереальным, потому что его восприятие берет начало внутри нас, прежде всего в разуме, который субъективен. Например, я и мой сосед воспринимаем мир по–разному даже при том, что мы видим одни и те же деревья и едем на работу в одном и том же автобусе. Кроме того, в состоянии бодрствования мы привязаны к материальному миру, ограниченному только сенсорным восприятием, в то время как в состоянии сновидения мы свободны от этого груза и можем выйти за пределы материальной действительности. Возможно, именно поэтому индийский мудрец, пребывающий в гармонии со сновидением Вишну, мог представить всю жизнь как сон, от которого мы просыпаемся только в смерти.
О природе реальности размышляет не только индийская философия, но и все остальные философские системы. Особое внимание уделяется «степени реальности, которую можно приписать сновидению». Часто оценка «того, что реально» зависит в значительной степени от понимания отношений между состоянием сновидения и бодрствования. Это — дилемма, которая занимала умы людей со времен античности. Декарт, отец рационализма, спрашивал, что могло бы произойти со спящим, который видел бы не просто связные сны, а если бы их связность сохранялась всю ночь. Что, если бы ночь за ночью сны возвращали спящего к одному и тому же, к тому же самому разговору с теми же самыми людьми, с которыми он говорил предыдущими ночами? А что, если бы сны во все последующие ночи тематически пересекались?
Современные представления индусов о сновидениях
Сновидение тогда может приобрести постоянство реальности, и станет трудно отличить, что действительно реально — сон или явь — как в дилемме царя Джанака. В современную эпоху Фрейд спрашивает, «можем ли мы приписывать реальность бессознательным желаниям» (и, следовательно, сновидениям), и заключает без доли сомнения, «что психическая действительность — это особая форма существования, которую не нужно путать с материальной действительностью». Следует признать, что такой способ познания больно бьет по нашему здравому смыслу, который принимает как должное различия в дихотомии реальное — нереальное, или сон — явь.
Несмотря на то, что такие противопоставления могут быть полезны, когда мы пытаемся найти различия, сами по себе они могут и не существовать. При более пристальном исследовании линии границ, которые поддерживают такие дихотомии, начинают колебаться, если совсем не исчезают. Например, наука еще в школе знакомит нас с дихотомией материи и энергии. Это изящное описание вселенной времени, которое помогает каждому студенту разобраться в хитросплетениях физики (исследования энергии) и химии (исследования материи через ее элементы), формулирует очень понятную модель видимой вселенной. Однако при углублении исследования различия в этой оппозиции начисто стирает знаменитое уравнение Эйнштейна (Е = мс2), которое математически сообщает нам, что между материей и энергией не существует нерушимой границы.
Вселенная не состоит из частиц, на которые действует энергия, но масса (материя) может быть заменена на скорость (энергию), и этот курс обмена установлен уравнением. Сегодня наше сознание, которое должно отличать факт от фантазии, затуманено средствами массовой информации, телевидением, фильмами и комиксами. Мы понимаем, насколько прозрачны границы реальности, когда попадаем в мир компьютеров — виртуальный мир и киберпространство.
Современный западный подход состоит в том, что существование и реальность сновидений подтверждается с помощью научного оборудования в лабораториях сна, а их смысл объясняется на кушетках психоаналитиков. Это следствие убеждений западных людей, которые считают, что сновидение досталось нам в придачу к бодрствованию, что это лишь сюрреалистическое дополнение к стилистическому единству реальной действительности, неуклюжий родственник из провинции, невежественный и чуждый сложной логике действительности. Эти построения заставляют нас рассматривать бессознательное как хранилище изгнанных влечений, которые угрожают бодрствующему сознанию. Разница только в деталях. Это или котел, где кипят запрещенные сексуальные желания (Фрейд), или воля к власти (Адлер), или проблемы на определенной жизненной стадии (Эриксон), или главные конфликты (Френч). Вопрос о сновидениях решается в зависимости от того, принимает или отвергает бодрствующее сознание эти ненужные импульсы.
Понимания о снах у древних индусов
Древние индусы, с другой стороны, смотрели на сновидение иначе — как на одно из трех доступных состояний сознания: джаграт, свапна и сушупти. (Мы исключили турия, поскольку это неосязаемое основное состояние, а три другие состояния – его модификации.) Первое — это состояние бодрствования, в котором чувства направлены вовне и захватывают всю область восприятия. Второе — состояние сновидения, в котором органы восприятия временно бездействуют, позволяя воспринимать мир сновидений. И третье — состояние глубокого сна, когда спящая душа временно соединяется с космической душой (Брахманом).
Эта тройная классификация повседневного сознания совместима с лабораторными наблюдениями, которые также фиксируют его в трех различных состояниях. Древний индус, возможно, был вынужден предположить существование различных форм сознания, потому что во сне он его терял. К постепенному возвращению сознания в момент пробуждения относится диалектический вопрос Упанишад: «Когда этот человек заснул, куда делся человек, который состоит из сознания (виджнана)? И откуда он возвращается?».
То состояние, в которое наше сознание входит во время сна, не может быть нереальным, иначе пришлось бы заключить, что наше сознание, а значит, и мы не существуем, когда мы спим. Другой довод рассматривает возможность возвращения из мира сновидений как признак, который доказывает реальность сновидения.
Индусы, согласно Ведам, утверждали, что состояние сновидения должно быть столь же реальным, как и состояние бодрствования. В их схеме сон без сновидений сродни смерти и пробуждению в этом мире. И то и другое реально и нереально, и нет нужды устанавливать иерархию между ними, потому что и то и другое истинно. Изначально индусы не различали сон со сновидениями и глубокий сон, поскольку полагали, что у людей есть только два места пребывания — этот мир и царство смерти. Позднее, когда возник вопрос, частью какого мира являются сновидения, они объяснили, что сновидения не принадлежат ни к одному из миров; мир сновидений находится на пересечении бодрствования и глубокого сна, на перекрестке этого и следующего мира. Как у двух соседних деревень, место, где они встречаются, принадлежит и той и другой, и его можно определить как третье место.
Сновидения — точно такое же третье состояние сознания. И подобно человеку, который стоит на перекрестке и может окинуть взглядом обе деревни, состояния сна может проникнуть и в тот и в другой мир. Как только эта метафизическая матрица встала на место, стало возможным понимание процесса сновидения, а значит, и смысла сна. Эта матрица, в которой сновидение имеет доступ к обоим мирам, позволяла воспринимать реальность сновидения двумя способами. В первой трактовке дух остается в теле и еженощно сам создает образы мира сновидений, используя дневные впечатления; во второй — душа покидает тело, чтобы принести в сновидение образы иного мира.
Понимание снов у народов Средиземноморья
Народы Средиземноморья также верили, что душа во время сна отделяется от тела. Поэтому они чувствовали опасную близость мира сновидений к смерти. Во время странствий душа может набраться грязи, из которой возникают дурные сны. Так возникло поверье, что нельзя внезапно будить спящего человека — душа может так испугаться, что не вернется в тело.
Преимущество этой системы в том, что она позволяет понять все типы сновидений, а спящий по этой логике обретает опыт, не относящийся к его повседневной действительности, и получает доступ к мирам, лежащим за гранью нормального бодрствующего сознания. Следующая категория показывает, что индусы знали, что сны могут быть средством исполнения желаний: «Часто случается так, что, когда человек, сильно желая чего–то и думая об этом постоянно, отправляется спать, те же самые мысли и умственные образы появляются снова в форме чувственного познания».
Психологический подход может снабдить нас стройной рациональной системой, но только ценой сужения творческих возможностей спящего сознания. Многие люди действительно видят паранормальные сны, и наша парадигма сновидений должна включать их, даже если они бросают вызов нашим рациональным представлениям. Они не исчезнут по нашему желанию. Если мы признаем, что даже мистические сновидения требуют обоснования, то можно понять, почему древние говорили о ночных путешествиях. Кто угодно изумится, когда его сон действительно предскажет приезд друга (или любое другое событие). Вопрос об источнике знания ставит в тупик. Как могло неподвижное спящее тело приобщиться к этому знанию? Понятно, что оно не могло получить информацию из памяти или из опыта. Может быть, сознание отправляется за знанием куда–то еще или предсказание само приходит к нам? Вот здесь–то странствия души становятся привлекательной метафорой, чтобы объяснить тайну пророческого сна.
Несомненно, в основе сновидения лежит тайна, и Фрейд понимал это, как видно из одного из самых загадочных замечаний в «Толковании сновидений», где он утверждает: «В каждом сне присутствует по крайней мере одна не до конца понятная деталь, так сказать, пуповина, или точка соприкосновения с неизвестным». Это интересное замечание, и оно говорит, что Фрейд представляет связь с неизвестным как пуповину — так же как индийская космогония утверждает, что мир возникает из пупа Великого Вишну.
Сон и бодрствование — не полностью сегментированные или разделенные миры, а скорее перекрывающие друг друга события. Психологическая парадигма не признает этого факта; она утверждает, что мир повседневности обладает исключительным правом на реальность и что ночное восприятие ограничивается описанием психологического состояния спящего.
