История эта произошла в одной глухой сибирской деревушке через несколько лет после войны. Именно сюда из города переехала Полина, муж которой погиб на фронте. Время было тяжелое, бедное, а ей нужно было поднимать троих детей, вот женщина и решила, что в деревне ей будет легче – здесь и одежды нужно поменьше, чем в городе, и овощи можно самой выращивать, кур завести, козочек, а то и корову.
И жила в этой деревне пожилая цыганка, которую местные считали колдуньей или, по-цыгански, «шувани». Пожалела она Полину и взяла ее к себе на работу – прибрать, постирать, за скотиной присмотреть, огород прополоть.
Платила цыганка хорошо, не обижала, а кроме налички еще и продуктами помогала, да и на детей кое-какую одежку периодически подкидывала. В общем, жить бы Полине, да судьбу благодарить за то, что жить ей в самом деле стало значительно легче, чем в городе.
Вот только решила она, что может у цыганки еще больше получить. Если разжалобит ее. А потому, не долго думая, при каждой встрече она начинала плакать и рассказывать о том, как ей тяжело живется, как у нее все плохо, как приходится считать каждую копейку, голодать и все такое.
Вот только не могла Полина добиться результата, на который рассчитывала. Цыганка слушала ее, кивала головой, сочувствовала, но и только. Полина не знала, что бы еще такое придумать.
И однажды она произнесла страшные слова. Сказала, что жалеет о том, что у нее трое детей, а не один. Мол, нарожала по глупости, а теперь вот жалеет, что приходится всю эту ораву кормить, поить, обувать и одевать. Был бы, мол, у нее один ребенок, насколько ей бы проще жилось.
В тот раз цыганка нахмурилась и ничего ей не ответила. Между тем, дела у Полины шли вовсе не так уж и плохо, как она пыталась представить. Конечно, ей было нелегко – да только времена были такие – тяжелые, послевоенные.
Были люди, которые жили намного хуже молодой вдовы. А Полина, благодаря той же цыганке, не слишком бедствовала. Та ей и картошки подкидывала, и наличку в счет зарплаты выдавала, если нужно было, а то и мяса или молока детям давала.
Пришла весна и наступила Пасха. Полина решила напечь куличей и снова пришла к хозяйке с жалобами на свою тяжелую судьбу – надеялась, что та растает и даст ей муки, масла и яиц.
Если бы она просто попросила – возможно, так оно бы и было. Но Полина снова завела старую песню о том, что, вот, мол, детей у нее слишком много, знала бы, что так тяжело придется, не рожала бы столько. И тогда цыганка не выдержала.
Спросила Полину, действительно ли та жалеет, о том, что у нее трое, и действительно ли она хочет, чтобы остался только один ребенок. Или она это только ради жалости рассказывает, а сама так не думает. Женщине бы остановиться и задуматься о том, что она делает.
Но Полину было уже не остановить. Она начала клясться и божиться в том, что так оно и есть. Что она сутками пашет для того чтобы прокормить всю эту ораву, а пацаны – Гришка с Мишкой – совсем от рук отбились, мать не уважают, не ценят все, что она для них делает.
Стали настоящими разбойниками. И даже в доказательство осенила себя широким крестом. И замуж, мол, она не может снова выйти из-за этой оравы – кто ж ее возьмет с тремя детьми-то, кому нужна такая обуза?
Тем более, после войны мужчин-то совсем не осталось, а женщин молодых и одиноких – пруд пруди. И как было бы здорово, если бы они жили только вдвоем с дочкой – да вот, не судьба.
Усмехнулась цыганка и недобро на нее посмотрела. А потом повернулась к столу, взяла с нее два сваренных вкрутую яйца и передала Полине. Сказала, что если та и в самом деле говорит правду, то должна скормить эти два яйца дворовой собаке. И сразу все ее мучения окончатся – будет по ее слову, как она хочет.
Вот тут Полина действительно испугалась – она держала в руке яйца и растерянно смотрела на цыганскую колдунью. А та испытующе глядела на нее. В комнате повисло тяжелое молчание.
Наконец, цыганка встряхнула косами и сказала, что она так и знала. Мол, даже не сомневалась в том, что Полина хитрит и несет неизвестно что только для того чтобы ее разжалобить и выклянчить побольше налички. Стыдно стала Полине, поняла она, что шувани ее насквозь видит. Но отступать она не собиралась.
Цыганка выставила ее на порог, со словами, что коли так, пусть она делает, то, что ей сказано – сама увидит, как сразу наладится ее жизнь. Все мучения закончатся.
Полина вышла во двор. Яйца она держала в руке, не зная, как поступить. Но, когда оглянулась на дом, заметила, как шевельнулась занавеска. Или ей это показалось?
Как бы там ни было, желая убедить цыганку в том, что она ей не лгала, Полина подозвала бегавшую во дворе собаку и накормила ее яйцами. Затем вернулась домой.
Спустя десять дней по деревне пронеслась страшная весть: Гриша с Мишей, два старших мальчика Полины, поехали на рыбалку и их лодка перевернулась. Оба подростка утонули.
Трудно описать, что творилось в голове матери – она ведь хорошо помнила о том, как сама скормила яйца собаке, и о том, что сказала ей цыганка. Конечно, она старалась гнать от себя эти мысли, да только, как от них избавишься?
И вот, спустя 40 дней после похорон, Полина проснулась ночью – она отчетливо услышала шаги, которые приближались к ее кровати. В неясном лунном свете несчастная увидела около кровати двух своих погибших мальчиков – оба держали в руках по вареному яйцу и молча смотрели на нее.
Женщина закричала не своим голосом и потеряла сознание. Дочь, которая вбежала в комнату, нашла мать совсем поседевшей. А на подоконнике комнаты лежали два вареных яйца.
©